Как я разводила мух. Рассказы - Нина Заря-Абрамович

Хозяйка, очевидно, не желая играть в де-

мократию со своей прислугой, только гово-

рила. О моих обязанностях.

Как выяснилось, обязанностей было

много. Дом в три этажа, баня, бассейн,

спортзал, летняя кухня, барбекюшница,

беседка, крыльцо дома. Все это предстояло

мне держать в чистоте и блеске.

Адель выдала мне тетрадь, с перечнем

моих обязанностей. Это напоминало школь-

ный дневник. И чье-то ослиное упорство.

Понедельник. Уборка: Парадное крыль-

цо. Дом. Баня. Бассейн. Спортзал. Летняя

кухня, барбекюшница, беседка. Стирка.

Глажка. Приготовление еды.

Вторник. Уборка: Парадное крыльцо.

Дом. Баня. Бассейн. Спортзал. Летняя кух-

ня, барбекюшница, беседка. Стирка. Глаж-

ка. Приготовление еды.

Среда и далее все повторялось с ослиным

упорством.

Помимо всего, мне предстояло кормить

собак. По особому рецепту. Мясо нарезать

мелкими кусками, заливать кипятком,

тщательно сливать воду, добавлять олив-

ковое масло.

Кормить трех котов.

Я взглянула на этот «дневник» и ужас-

нулась. Тут нетрудно и загнуться.

«Вот тебе и помощница по хозяйству!

Вот тебе и родной человек!» – обреченно

подумала я и мысленно нащупала дулю

в кармане. Это тебе не мастер-классы по

написанию рассказов, о которых соседка

Светка и не подозревала! Но мне же хоте-

лось сменить обстановку, найти новые эмо-

ции! Хотела – и получила! И моя полная

впечатлений жизнь началась.

Девять утра. Я уже во дворе. Идет снег. И

светит солнце. Горы вокруг поместья вели-

чественные. Слева, сразу за забором, вдоль

каменистого русла, журчит река. А воздух!

Прозрачен и чист до головокружения. По-

сле загаженного Киева я попала на курорт.

Попала!

Да ладно. Мыслить надо положитель-

но! Представляю, как здесь будет хорошо

весной.

Я убираю крыльцо. От снега. Метлой из

пластмассы голубого цвета. Крыльцо по-

крыто скользкой плиткой. Равновесие удер-

жать сложно. Я, как телушка на льду. Ноги

разъезжаются! Мгновение – и я падаю с ди-

ким криком на пол, получив метлой по лбу.

И какой дурак делал ступеньки из такой

гладкой плитки?! Это же надо иметь такие

мозги! Дятел! Наверное, гастарбайтеры.

Собаки тут же. У алабая глаза какие-то

человеческие. Холодные. Недоверчивые.

Смотрит испытующе. Обрубок его хвоста в

застывшем положении. И я понимаю, что в

любой момент могу стать жертвой нападе-

ния этой хищной твари.

Ротвейлер более простоват. На мои при-

ветливые слова повиливает своей бесхвос-

той задницей.

– Ну что, пацаны! Берите лопаты! И

вперед, снег убирать! Такова жисть!

«Пацаны» смотрят на меня непонима-

юще, но, кажется, нейтрализованы. Есть

меня не собираются. Пока.

Слова хозяйки о том, что алабай спосо-

бен убить человека, меня бодрят. И я, нео-

жиданно для себя, завожу мажорную укра-

инскую песню.

– «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пид-

вела…» Эх! Ля! Тра-ля-ля!

Всех слов любимой народом песни я от

страха вспомнить не могу. Но зато источаю

положительную энергетику. Жить захо-

чешь, не то источать будешь!

Зверюги в такт моему пению весело

крутятся у меня под ногами, на скользкой

мраморной плитке. Их лапы тоже разъез-

жаются, и псы как будто приплясывают. У

ротвейлера коричневый копчик крутится

пропеллером. У алабая обрубок хвоста едва

заметно, но подвиливает.

Может, я так хорошо пою? А может, они

вовсе и не злые ребята!

Адель показывает мне, как надо при-

водить в блеск дом. У нее в прачечной це-

лый арсенал подручных средств. Швабры

разных мастей, невиданные щетки, упа-

ковки салфеток и шкаф флаконов с быто-

вой химией.

В доме, кстати, стойкий запах стираль-

ного порошка. И от самой хозяйки пахнет

букетом из французских духов и «Ариэля».

Странные люди! Ратуют за здоровье, за

чистоту дома, а загрязняют свой организм.

Вместо кислорода дышат всякой дрянью. За

здоровьем они приехали в горное ущелье!

Пока я изображаю из себя Золушку, хо-

зяйка тоже не сидит сложа руки. Она бук-

вально ходит за мной по пятам. Контроли-

рует качество работы. Проверяет чистоту

бумажной салфеткой.

Вижу, осталась довольна.

Да я и без контроля честно и добросо-

вестно могу трудиться. Я украинка. Хоть и

притворяюсь филиппинкой! Работящая и

выносливая. Недаром фашисты нас эшело-

нами вывозили в Германию на работы.

И москвичи припахать любят.

Как я доползла к вечеру до своего госте-

вого домика, уж и не помню. Зато спала,

как убитая. И никаких вредных мыслей!

Особенно про Вовочку Черняева.

Я кормлю их мясом и форелью. Собак.

Мясо – свежая говядина килограмма четы-

ре. На двоих. Кромсаю мясо в летней кухне.

Большим ножом. За десять минут целый

тазик. Уже наловчилась. Насобачилась.

Делаю все качественно. И не только пото-

му, что хозяйка постоянно присутствует за

моей спиной. Ведется видеонаблюдение.

Сейчас придет. Проверять, какими куска-

ми нарезано мясо. Если чуть больше по

размеру, начнет выговаривать.

Говядина псам на завтрак. Форель, све-

жайшая, цвета маренго, по две штуки на

нос. Это им на ужин. На обед – тазик су-

хого корма. Надо бы самой попробовать.

Форель.

Мясо в больших черных мешках два раза

в неделю привозит местный фермер. Два

огромных морозильных шкафа до потолка

забиты отборной говядиной для собак. Фо-

рель покупают на рыбном рынке. Кстати,

в озерце у беседки живет живая форель по

имени Фаина.

Псы терпеливо ждут, пока я расклады-

ваю им еду по кормушкам. Кормушки – в

вольере. Я все еще пою бравым голосом

украинские песни, когда собаки рядом. От

страха. Слова перевираю.

– «Нэсэ вода Галю – коромысло гнэться.

А за нэю Йванко, мов барвинок, въеться…»

Алабай носит гордое имя Шерхан. Он

заносчивый и неприступный. На длинных

ногах. И белый, как полярный медведь.

Морда вытянутая, как у трактора «Бела-

русь», зловещая. Глаза азиатские, хитрые.

В сравнении с ним ротвейлер Горд —

простой жлобок. Он не отходит от меня,

тычется носом мне в руки и начинает злоб-

но рычать на Шерхана, когда тот пытается

подойти ко мне близко. Ревнует. Этого мне

еще не хватало!

Шерхан младше Гордика на шесть лет.

Ему два года. У них тут своя дедовщина. В

такие моменты я тышком-нышком улепе-

тываю от греха подальше. За двери летней

кухни.

Сварганила и себе супец. Из «собачьего»

мяса. С луком, специями. Запах – на все

ущелье! Ем. Смотрю предвыборную агита-

цию по плазме. Про Жириновского, жесто-

ко обращающегося со своим ослом.

Где же Адель? Что-то долго ее нет?

Заходит Адель.

– Вы так быстро с мясом справляетесь!

Я вас уже готова полюбить! Я восемь лет

мясо крошила. Вы мне так помогаете! —

приторно-ласково признается Адель, до-

тошно разглядывая размеры нарезанных

мною кусков. И мне кажется, что из ее прозрачно-

серых глаз вот-вот потекут слезы.

Пробует суп. Вскидывает удовлетворен-

но бровки и забирает кастрюлю к себе в

дом. Потом мне приходит смс-ка: «Спаси-

бо. Очень вкусно. Поели с удовольствием.

Завтра приготовьте борщ».

Ну, вот и настал мой звездный час! Зав-

тра я им покажу класс! Украинский борщ

– мой конек!

Но мой борщ, вершина моей кулинарии,

которого я сварганила целую кастрюляку,

так и остался нетронутым! Хозяевам он не

понравился. Они любят жидкие щи. А в

моем борще ложка стоит!

Мы наблюдаем друг за другом. Я за Аде-

лью. Исподтишка. Адель за мной. Шпионит.

С пультом. По плазме. Лежа в подушках на

диванах зала-студии. Я передвигаюсь по

поместью, и каждый мой шаг фиксируется

видеонаблюдением.

Собаки сыты. Сидят во дворе, скучают.

Падает снег. Шерхан ловит пастью снежин-

ки. Гордик тяжело направляется ко мне. Он

тучный, закормлен и с трудом бегает.

Я кидаю им оранжевый мячик, найден-

ный на подоконнике летней кухни. Хочу

развеселить их. Шерхан бросается к мячу.

Но Гордик рычит, становится в боевую

стойку и прячет мяч в пасти.

Выходит на крыльцо Адель.

– Мария! Не надо давать им мяч! Ни в

коем случае! Мы этого не делаем! Они при-

выкнут по газонам топтаться! Или начнут

грызться, и их тогда только водой надо бу-

дет разнимать. В эти моменты вы им, смо-

трите, не попадитесь. Иначе они могут, не

разобравшись, и разорвать. Мои знакомые

все удивляются, как это у меня два кобеля

вместе живут! Вот же, выдрессировала, – с

гордостью говорит Адель.

Мячик я уже не бросаю собакам. Но мне

их жалко. Они скучают, ничем не занятые.